* * *
Ги ходил по отделению с чувством невыносимой скуки и равнодушия. Тоска
залезла в душу и надоедливо ныла внутри. Медсестра открыла дверь и выпускала
больных на полянку, чтобы те поиграли, покурили и побаловались. Ги встал в
очередь. Увидев его, она прокричала учительским тоном:
— Куда? Тебе не
разрешено! Есть правило!
«Хотел бы я
встретить кретина, который придумал правило и поговорить с ним по
душам», — буркнул Ги, отойдя в сторону.
— Иди в палату и
сиди там до завтра. Ты нагрубил нам и наказан за это. Так что отправляйся.
— Я не
согласен, — возразил Ги, — никому я не грубил. Вы все ничего не
понимаете, кроме своих жутких правил…
— Если будешь
спорить, — завелась сестра, — будешь еще дольше сидеть в своей
палате!
— Нет! —
закричал Ги и сжал кулаки.
На крики
прибежали два бугая-санитара и уложили маленького, щупленького Ги на кровать,
привязав ремнем.
Доктор Зак вошел
в палату.
—
Что случилось? — спросил он, натянув очки на кончик волосатого
носа. — Голоса?
— Ну да, —
снова произнес доктор, не давая Ги возможности открыть рот.
Через пару часов
Ги сидел за столом в окружении медицинского персонала.
— Ты лишен
привилегий в течение двух дней, — твердо сказала медсестра. — Никаких
прогулок, никаких игр — ничего.
И тут Ги
услышал тоненький голосок, доносившийся откуда‑то сверху, с потолка. Голосок
всегда давал о себе знать, когда кто‑нибудь действовал мальчику на нервы.
«Ты лишен
возможности дышать, видеть, нюхать и пробовать на вкус, а также моргать.
С этого момента ты абсолютно никто», — произнёс голос.
«Но я
Ги!» — громко воскликнул Ги.
Все
присутствующие с пониманием переглянулись.
«Ты —
никто!» — повторил голос твердо.
«Если я Никто,
значит, не могу расстраиваться и огорчаться! Это означает, что я должен
находиться в хорошем и бодром состоянии духа», — сделал вывод Ги.
«Верно», —
подтвердил голос и исчез.
Ги расслабился.
Он снисходительно посмотрел на напряженные лица присутствующих и улыбнулся, как
будто знал нечто такое, что им всем по причине узколобости не дано было узнать
природой. Сотрудники стали о чём‑то спорить, но Ги их не слышал. Ему было
хорошо, потому что он был Никто.
Он прекрасно
себя вёл, и вскоре ему вернули все отнятые привилегии. Однако Ги никуда не
хотел выходить из палаты. Ему было так здорово, что он не видел смысла в том,
чтобы передвигаться. Желания отсутствовали, блаженство распространялось по
всему телу, расслабляя организм, измученный лекарствами и диагнозами.
Доктор Зак зашел
в палату и с большим удовольствием посмотрел на Ги. Он чувствовал
профессиональную гордость за правильно поставленный диагноз и верно подобранное
лекарство в этом сложном психиатрическом случае.
«Ах, как я
хорош!» — кричало ликующее лицо доктора. Доктор отражал по стенкам палаты
лучи солнца, бьющего по его внезапно посвежевшим щекам. Он не понял, что Ги не
хотел больше существовать в мире, полном идиотских запретов и идиотов, их
придумывающих.
Доктор Зак
никогда не думал, что для такого огромного кайфа, который испытывал Ги, нужно
стать Никем, а лучше всего — исчезнуть.
Ги сейчас жалел
пациентов, которые постоянно ругались с персоналом больницы и в результате
теряли привилегии. Скандалы происходили из‑за того, что пациенты считали себя
кем‑то. Какие наивные!
«Надо поделиться
открытием с остальными, — подумал Ги. — Кто же им, несчастным,
внушил, что они кем‑то являются? Тот, кто это сделал — самый большой злодей на
земле! Эх! Вот если бы встретить его! Я бы ему всё сказал, что думаю!
Как он мог такому количеству людей поломать жизнь?!»
В палату
вошла женщина — социальный работник.
— У нас
есть план для тебя в отношении выписки», — сказала она.
— И у меня
есть план, — улыбнулся он.
— Ты опять
начинаешь! — гневно прошипела социальная работница, но, глядя на
успокоенное лицо Ги, размякла и принялась рассказывать что‑то. Ги её не слышал.
У него не было ушей. Он был Никто.