ВНУТРЬ СЕБЯ

 Эмбер шёл по узкой заснеженной тропинке. Комки снега безжалостно попадали в дырявые сапоги, поэтому его ноги промокли и замёрзли. Он прикрывал лицо старым вязаным шарфом, потому что мороз был очень колючим. И казалось, от холода кончики пальцев сейчас лопнут, а уши свернутся по спирали. Не важно, куда и зачем он шёл. Важно то, что раньше, до этого момента, он никогда не задумывался, никогда не задавался вопросами «Кто я..?»... «Кто я и зачем?» Пока что он точно не знал, что именно ему нужно. Единственное, в чём он был уверен — он хотел, чтобы скорее закончилась эта долгая и мучительная зима. Он ждал весны!

 Эмбер всегда был невзрачным и незаметным, и поэтому мне его жалко. Вы подумаете, он был таким, как все? - Ничуть! На самом деле, он очень отличался от остальных. Если бы вы к нему пригляделись, то обязательно сочли бы его странным. Эмбер носил длинные, до лопаток, волосы, тёмно-русые, густые, но всегда неопрятные и торчащие в разные стороны; черты лица были несколько детские, наивные — тонкий вздёрнутый нос и пухлые губы. А когда он злился, между бровями появлялась трогательная складка, а взгляд становился безумным и несфокусированным. Поведение тоже не внушало доверия. Он был неразговорчив и немногословен. А если ему и случалось, с кем-то поговорить, то беседу он никогда не строил грамотно. Более того, он никогда не доводил её до конца, мог даже оборвать на полуслове. Он мог сам завести разговор, а потом обвинить собеседника в навязчивости; часто забывал, о чём говорит и перескакивал с одного на другое. И никто бы не поверил, что в классе он один из самых прилежных и смышлёных учеников. 

И несмотря на всё это, он не бросался в глаза. Всегда был тусклым и неярким, как тень. Его видели реже остальных. Да и если видели, то мельком. Может быть, потому что болезненная бледность не сходила с его лица... или потому что он был очень тихий... А, впрочем, кто знает...

 Несмотря на все его особенности, у родителей не было с ним проблем. Они были в нём уверены: всегда смело оставляли квартиру под его ответственность, не пытались уличить во вранье или бездельи, не задавали лишних вопросов. Он тоже их зря не беспокоил — всегда сам искал ответы на свои вопросы: подолгу просиживал в библиотеке или в интернете. Всего лишь два раза он обращался к родителям, но они не смогли ему ответить. Видимо, не поняли, что он имел ввиду. Как-то дождливым осенним вечером он спросил: «Где моё лицо?». И ещё один раз невпопад сказал, что хочет домой. Каждый раз он уходил, не дождавшись ответа, а родители про себя ссылались на усталость сына.

 Он сам не мог объяснить, что происходит. Боль и неудовлетворённость Эмбера достигли крайней точки, когда он начал взрослеть. Он много раз мысленно перебирал всё, что его окружает, и столько же раз находил, что он ни в чём не нуждается, что нет ничего такого, что раздражало бы его. Тогда он тщательно изучил потребности человека и, опираясь на теорию Абрахама Маслоу, решил, что ему нужно обзавестись компанией. Эмбер позвонил по объявлению, где требовался гитарист в группу «Лорд Уриан». Ребята приняли его и быстро зауважали за оперативность и способность схватывать всё на лету. Но вскоре он понял, что не нашёл того, что искал. С тех пор Эмбер постоянно менял увлечения и коллективы, но всё больше и больше убеждался в пустоте и безнадёжности окружавших его людей. Вместе с тем боль его росла и постепенно переросла в злость — в глухую неотёсанную агрессию.

 Эмбер снова уединился. Но это уже было не просто бессмысленное существование по расписанию, не глупые действия, обусловленные только «потому, что так надо». Эмбер стал читать разные интересные книги, размышлять о судьбах героев повестей и романов, думать, почему случилось так, а не иначе. В итоге он начал просто так задумываться о том, что такое смерть и рождение, любовь и ненависть.

 В школе он стал засматриваться на девчёнку, которую раньше почему-то не замечал. Она училась классом младше, ни с кем не общалась. Когда её одноклассницы собирались в большую кучу, от которой пахло смесью дешёвого парфюма и табачного дыма, и обсуждали последние сплетни, а она отходила в сторону и стояла не двигаясь, Эмбер разглядывал её толстую чёрную косу и необычные миндалевидные глаза. Один раз он даже подошёл к ней и сказал:

  -Ты похожа на лермонтовскую Тамару.

  -Кто это?

  -Вот глупая!

 Эмбер развернулся и поплёлся домой. Он не расстроился, только ещё больше разозлился.

 Эмбер пережил уже несколько таких зим, как та, в которую сознание призвало его на поиски своей сущности. Все эти зимы давались ему тяжело. Весной он чувствовал облегчение, как будто кто-то давал ему ещё шанс, но время шло, и он ходил по замкнутому кругу. Разочаровавшись в дружбе и любви, так и не разобравшись, что уже несколько лет подряд терзало его, Эмбер забыл, что такое романтический взгляд на жизнь, и окончательно закрылся для людей. Он постоянно запирался в своей комнате, практически ни с кем не разговаривал. Если приходилось,то отвечал односложно, сам же вообще ничего не спрашивал. Съехал в учёбе, но не сильно — у него была хорошая база накопленных знаний. Эмбер всерьёз занялся изучением психологии и философии.

 Однажды утром он проснулся взъерошеннее, чем обычно, от мысли, что все его конспекты с теорией, цитаты знаменитых философов, психологические тесты и тренинги — мартышкин труд. Он так рассвирепел, что сжег все записи и развеял пепел по ветру.

 Эмбер шёл по узкой тропинке. Пыль поднималась вверх и пачкала его сапоги. Он жадно вдыхал весенний воздух свободы, но теперь он знал безысходность в лицо. Последнее, что пришло ему в голову — йога. Да, космос поможет ему увидеть себя!

 Теперь Эмбер проводил время не за книгами, он пытался расслабиться, отрешиться и узнать себя. Медитация трудно ему давалась, потому что напряжение, накопленное за долгие годы, было слишком велико. Однажды он случайно наткнулся на упражнение «Переверните глаза и смотрите внутрь себя». Эмбер весь загорелся идеей, он так поспешил заглянуть в себя, что даже не прочитал инструкцию по выполнению упражнения. Весь вечер он лез из кожи вон, силясь перевернуть глаза, но ничего не выходило. Уже когда совсем стемнело, у него получилось.

 Под странную музыку бесконечно вертелась карусель. На её сиденьях были большеглазые младенцы с какими-то взрослыми лицами. Они то смеялись, то плакали, то кидались друг в друга скомканными долларовыми купюрами. Их розовые щёчки раздувались, когда они кричали: «Эмбер, пожалей нас!». Мимо карусели вдоль широкой дороги шествовала колонна вульгарных кукол, почему-то исколотых булавками, у некоторых отгнили какие-нибудь части тела. Они несли таблички с рунами и химическими элементами. Демонстрацию возглавлял жирный хряк в рясе и с огромным золотым крестом на груди. Он орал во всё горло: «Да здравствует Великая Россия! В каком только болоте ни была уже, и сейчас не пропадёшь, милая! Перебьём нацистов! Перережем взяточников окаянных! Пострижём в монахи сопливых алкоголиков и наркоманов! Переплавим презервативы на лежащих полицейских, дабы избежать ДТП!»  Когда колонна перешла улицу, три поросёнка с кастетами в руках выскочили из-за угла и перебили орущих младенцев. Поросята заворачивали их в чёрные полиэтиленовые пакеты и приговаривали: «Бедные бедные Йорики...». Поросятам стало жалко детей, они и повесились со стыда. Все умерли. Только карусель осталась вертеться...

 Так просто... Эмбер сам удивился, сколько времени и сил ему понадобилось, чтобы всё это увидеть, почувствовать... И только теперь он понял, что всё шло мимо него. Холодная болезнь — неизлечима. Прозрачность — неизбежна.

 Его нашли спустя три дня, когда заметили, что он слишком долго не выходит из комнаты. Радужные оболочки его перевёрнутых глаз смотрели внутрь него, а на мир смотрели два слепых пятна, таких же слепых, как зимы, которые он пережил, как последняя безнадёжная весна, как пепел философских воззрений, как тайны созерцания и поиски себя...